top of page

Кочетков  Михаил Николаевич

6 мая 1961

Гусарская песня

Михаил Кочетков

Вот бы маршалом родиться
Лет бы сто тому назад,
Можно было б порезвиться,
Сабелькою помахать.
Порубить бы вволю турков,
Эх, охота порубить.
A потом в степи на бурке
Так турчаночку любить,
Чтобы, Господи, Господи,
Жизнь казалась раем,
Не по плоской же плоскости -
Вечно мы по краю.
Так люби меня, глупая.
Я же не кусаюсь.
Я от ласк да от губ твоих
Мальчиком теряюсь...
--------------------------
С утра я в зеркало глядел,
И понял, млея от блаженства –
Предела нету совершенству.
Я – совершенный беспредел

* * *

Не тянет меня в Африку к пигмеям.
Просты мои желания и кротки:
Люблю я очень водку и евреев,
Которые приносят эту водку,
Которую мы вместе выпиваем,
А после, важно пукая басами,
Я им пою. Они мне подпевают,
Качая в такт печальными носами.

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

Если пьёт с утра еврей,
Значит русский он скорей.
А если русский с утра трезвый,
Значит он чуть-чуть обрезанный… 
(старый удмуртский поговорка)

Бархатное лето

 А где-то небо голубое, - просто диво,

И море пенится у берега, как пиво,

И пиво плещется, как море, на штиблеты,

Ведь это бархатная осень, бабье лето.

И эта бархатная осень колобродит

И потихоньку нас с ума с тобою сводит.

Душе так хочется безумства и игры,

Берем билет, берем билет и едем в Крым.

 

Там и зимой и летом солнце ярко светит,

Я на крымчанке бы женился лишь за этим.

- Но у тебя, прости, в Москве - жена и дети.

- Ошибка молодости, что ни говори.

А я б женился, знаешь даже на старушке,

Чтоб поселиться, где-нибудь в Алуште.

Ведь, как нам завещал товарищ Трушкин:

"Бросайте все и уезжайте в Крым!"

 

Здесь: горы, море Черное и чайки

Здесь девушки прекрасны, как гречанки.

- И не преступны, словно англичанки.

- Ну, ты преувеличиваешь друг!

Поверь, кто ищет, тот всегда находит,

Вот эта девушка, к примеру, мне подходит!

Ты посмотри, она же глаз с меня не сводит!

- Аналогично и ее супруг...

 

Какое небо голубое, просто диво!

И море пенится у берега, как пиво,

И пиво плещется, как море, на штиблеты

Ведь это бархатная осень, бабье лето.

И эта бархатная осень колобродит

И потихоньку нас с ума с тобою сводит.

Душе так хочется безумства и игры,

Берем билет, берем билет и едем в Крым.

 

Здесь все равны под пальмами на пляже:

Товарищ прокурор и вор со стажем,

Смущенный Фима... - Он же с Люсею?

- А как же! Все как морские котики лежат.

Здесь, от жары страдая, отдыхает

Здоровый сибиряк издалека и...

И морда прямо красная такая -

Ну вылитый народный депутат!

 

Когда качается фонарик на бульваре,

Здесь все равны: буржуй и пролетарий.

Кто по Регине тихо сохнет, кто по Кларе,

Кто по жене, которая ушла.

Да, в бабье лето все чуть-чуть с приветом.

- А почему оно зовется "Бабье лето?"

- Да потому что бабки тратим на билеты

И ходим вечерами на Аншлаг!

 

Какое небо голубое, просто диво!

И море пенится у берега, как пиво,

И пиво плещется, как море, на штиблеты

Ведь это бархатная осень, бабье лето.

И эта бархатная осень колобродит

И потихоньку нас с ума с тобою сводит.

Душе так хочется безумства и игры,

Берем билет, берем билет и едем в Крым.

В строю не надо размышлять...

Михаил Кочетков

В строю не надо размышлять,

а надо просто, не гадая,

соседу в ногу попадать,

а я вот все не попадаю.

 

Но нужно продолжать идти,

ведь тот, кто выбился из строя,

остался где-то позади,

а там, известно, неспокойно.

 

А как талантлив мой сосед, -

пыль из асфальта выбивая,

он от усердия ослеп.

Его ведущий примечает.

 

Он до мозолей, до крови

готов за ним идти блаженно,

как нищий, в сердце затаив,

надежду на вознагражденье.

 

А мне всю жизнь идти в строю,

где командир ослеп от фальши,

где с каждым шагом отстаю

и с каждым шагом цель все дальше.

 

Но что могу я изменить,

в строю не может быть иначе.

Здесь надобно глаза закрыть

и в ногу попадать незрячим.

1981

Михаил Кочетков - Дачный романс.

Сердечно-коньячная

Внутри меня есть маленькая дверца,

Не каждому открыть её дано.

За этой дверцей поживает сердце,

Капризно и обидчиво оно,

То жалится, то денежку канючит,

А то то то, то сё подай ему.

Я потерял от этой дверцы ключик

И что за ней твориться — не пойму.

 

Я только слышу, как за этой дверцей

Оно стучится с частотой два герца.

 

Бывало, чуть проснёшься: словно пташка,

Душа поёт и нежится с утра,

А из-за двери, будто старикашка,

Оно канючит: «Выпить бы пора».

Пришибленный, как будто бы застали

Меня за чем-то очень нехорошим,

Я надеваю старые сандалии

Или влезаю в новые калоши.

 

Как маленькая школьница, бочком,

Шагаю в магазин за коньячком.

 

Играют на помойках ребятишки,

Пьют дедушки на лавочках винцо,

А я угрюмый, как художник Шишкин,

Уродую пейзаж своим лицом.

Оно внутри меня всё шепчет: «Внучек», —

(Ну тоже мне, нашло себе внучка!) —

«Возьми коньяк какой-нибудь получше».

Ну ладно, коньячка так коньячка.

 

И сразу же от радости за дверцей

Оно стучится с частотой три герца.

 

А, может быть, с ним как-нибудь покруче,

Хотя бы раз отказом попужать,

С другой же стороны, его, как внучек,

Я вынужден любить и уважать.

А то ему не то чего-то скажешь —

Оно то стук тихонько, то молчок.

Как говорится, сердцу не прикажешь —

Приходится крутиться, как волчок.

 

А то ведь может страшное случиться —

За дверцею никто не застучится.

 

И всё-таки, пока оно стучится,

Заканчивая утренний вояж,

Я с коньяком лечу домой, как птица,

И украшаю уличный пейзаж.

Детишки, шумно шмыгая носами,

Вокруг меня кружатся, как волчки,

И влажными от радости глазами

Встречают у подъезда старички.

 

Я с вами попрощаюсь у подъезда —

Ведь всё, что дальше будет, вам известно...

* * *
Пришла весна-налетчица -
Токуют глухари.
Любить и выпить хочется,
Хоть "караул" ори.
Махнули в Ниццу дилеры,
По дачам - прочий люд.
Весною даже киллеры
Заказов не берут.

Пускай запой,
Пускай мигрень -
Проснись и пой
В весенний день,
Ведь, как везде,
В весенний день,
Поют в гнезде
Кому не лень.

И дворники, как рыцари -
Метла наперевес.
Им надо похмелиться бы,
Да вот, попутал бес.
Метут не успокоятся,
По дворикам шурша,
А дворничихи в дворницкой
Закусочку крошат.

Пущай запой,
Пущай мигрень -
Проснись и пой
В весенний день,
Ведь, как везде,
Мы, как всегда,
В своем гнезде
"Даем дрозда".

Поют в Москве и в Питере
Под водку и портвейн,
Поют с трибуны спикеры,
Что будет все о`кей.
Я в позе Чака Норриса
С гитарою стою -
Ни слуха и ни голоса,
А все равно пою.

Пущай запой,
Пущай мигрень -
Проснись и пой
В весенний день,
Ведь, как всегда,
В весенний день,
Поют в гнезде
Кому не лень.
Ведь, как везде,
Мы, как всегда,
В своем гнезде
"Даем дрозда".

Печальный романс

Печально проснуться в ночи одному,

Поняв, что не нужен уже никому.

И с этой бедой, худой как Гамлет,

На кухне пустой приготовить омлет.

Печально сидеть скорлупою хрустя,

Поняв, что вся жизнь превратилась в пустяк,

Что старый козел, что давно не у дел.

Омлет недосолен, омлет подгорел.

 

Очень трудно быть гостем непрошенным

От роддома до самого ящика.

Одиночество — вещь нехорошая —

От него недалеко до «Кащенко».

Как трудно вставать после бурной ночи,

Когда, как старуха, супруга ворчит

И дети шумят, что цыгане в метро,

И топкой пылают башка и нутро.

И ты, кое-как посетив туалет,

Затем получив подгоревший омлет

Под ругань жены и детей кутерьму

Поймешь, что не нужен уже никому.

 

Где же, где же ты, юность туманная,

Там, где я одинокий пока еще?..

Эх, семья — это вещь негуманная —

От нее недалеко до кладбища.

 

А в нашем дворе поселились бомжи.

У них-то, конечно, счастливая жизнь:

Махнул грамм семьсот и в кусты, как бревно —

Живи, где хочу, с кем хочу — все равно.

Конечно, зимою мороз и метель,

Но есть же чердак — твой чертог и постель.

На сердце вольготно, просторно уму,

Ведь ты же не нужен уже никому.

Понимаю всегда с полуслова я,

Наградила умом меня мать,

Только жизнь, почему-то, такая-то вещь бестолковая —

Даже мне тебя трудно понять.

Михаил Кочетков

Политика страшнее алкоголя.
Поэтому свою всю силу воли
Направил я на пьянку и разврат,
Где всяку всякий – друг, сестра и брат.

48381334_323721278475622_520256039321337
кк.jpg

Михаил Кочетков
Печальная песенка уличного фонаря.
(посвящается Юре Кукину)

К душе притихшей, словно мышка,
Зима крадётся, будто кошка.
Ты прячешь в тёплые подмышки
Свои озябшие ладошки.
А у него душа – вонючка;
Что ей до нежности елейной?
Она дотянет до получки 
И там согреется портвейном.

И вы растите с ним сынишку,
А, может, балуете дочку.
Её душа, как коротышка,
Или, скорее, даже точка;
Она похожа на старуху,
Когда глядишь из самолёта,
Или на маленькую муху,
А, может быть, ещё на что-то.

Вот у плиты воркует мышка.
И пьёт вино своё вонючка.
А на обоях коротышка
Рисует бяку авторучкой.
Так день за днём – одно и то же:
Вино, плита, на стенах пятна.
О Боже, как вы непохожи!
Как вы живёте не понятно…

И я гляжу на вас в окошко.
И я волнуюсь, как очкарик.
Не коротышка и не кошка –
Подбитый уличный фонарик.
Моя душа от вечной стужи
Ушла, как говорится, в пятки,
Чтоб летом вылезти наружу
Смешной волнушкою на грядке.

 М. Кочетков

 А. Анпилову 

Это кто побольше хрюшки,
Бородатый, как абрек?
Это – мой дружок Андрюшка.
Очень милый человек!

Пережили мы два путча,
Первых жен, ХХ-й век.
Он пыхтел да глазки пучил.
Очень стойкий человек!

Из-за водки мы ругались
Пару раз, как Чук и Гек.
Один раз чуть не подрались…
Очень храбрый человек!

 

Продолжать не буду дальше.

Вам со стороны видней;
Он, ведь, опытней и старше.
Я – моложе и умней.
 
.

Загадочные пупырышки
 А. Анпилов

Это кто поменьше кошки
И побольше огурца
Ходит-бродит по дорожке,
Переваливается?

Кто сердито глазки пучит,
Мух, зевая, ловит ртом?
Неуклюжая, как туча,
И в пупырышках притом?

Не зловредная ли баба,
Сплетница подъездная?
Нет, конечно! Это — жаба,
Добрая, полезная!

Михаил Кочетков.

Александру Смогулу

Пили водку. Жевали пряники.
Девок щупали за бока.
И хозяин смешной и пьяненький,
Как кукушка в лесу, икал.
Кто-то с кем-то в сортире заперся;
В дверь дубасили – ни гу-гу.
Снова пили. Крутили записи.
И хозяин икал: «Ку-ку».

Два завхоза, актёр какого-то
Театра, грузчик и кандидат
Просто так без причин и повода
Выпивали лет сто назад.
Разбросала их жизнь, как семечки,
Кто на кладбище, кто в тюрьме.
Дома пьёт кандидат теперечи
Да зудит на своей зурне.

Всех пославши к какой-то матери,
В Туле пьяный актёр поёт.
И завхоз пьёт с паханом в лагере.
И во Франции грузчик пьёт.
Мне бы водку купить и пряники.
Да куда ж я их повезу,
Ведь кукует хозяин пьяненький,
Не известно, в каком лесу…

Михаил Кочетков

Скука в деревне. Стучат топорами
И рыбаки возвращаются с дамбы.
Все развлеченья – следить вечерами
За фитилём керосиновой лампы.

Петь дифирамбы глухому соседу
И наводить к его дочери шпалы.
Или, всё бросив, закутаться пледом
И с головой окунуться в журналы.

Только не трогают сердце страницы;
Глупый роман до конца не дочитан.
Ах, героиня кончает в больнице!
Как это глупо и нарочито.

Только не греют ни лампа, ни шашни 
С глупой девицей не первого сорта.
Скука в деревне. И тянутся пашни
От подоконника до горизонта.

Скука с утра и до ночи по кругу.
Не прерывается скучная стройность.
Третьего дня хоронили старуху,
Гроб да с десяток ровесниц покойной.

И хоронили без долгих напутствий.
Тихо жила, пусть земля будет пухом.
Может, немного прибавилось грусти?
Впрочем, кто я ей? И что мне старуха?

Скука в деревне. И в ставни под вечер
Не постучится ни гость, ни прохожий.
Видимо, скукою дом мой отмечен.
Видно, и я карантином обложен.

Заполночь взвоют цепные протяжно,
И товарняк вдалеке им подтянет.
Но неустанно стоит моя стража –
Скука по сердцу царапнет когтями…

Ночью туман опускается с дамбы.
И силуэты домов и растений
Тонут. На свет керосиновой лампы
Вновь выплывают горбатые тени.

Всё та же сила ведёт мою руку,
Всё те же строки и всё те же мысли.
Я сам себе сочинил эту скуку.
Просто, живу и скучаю по жизни…

Скука в деревне ныне и присно.

Поющие ПОЭТЫ.
Владимир Капгер, Владимир Бережков, Александр Мирзаян, 
Надежда Сосновская, Андрей Анпилов и Михаил Кочетков.
Фото Александр Сосновский

Исполняет автор Михаил Кочетков "Баллада о печальном скрипаче" 

Автопортрет 1999 года

Возможно, я не очень гармоничен,
Зато талантлив и фотогеничен.
Я сочинить могу такую песню,
От зависти Берковский даже треснет.
А я оставлю эту песню людям,
От этого меня ведь не убудет.

Напротив, я прибуду, скажем, к Пете,
Или какому-нибудь, скажем, Саше.
И он попросит: "Не могли бы спеть Вы
Чевоньть выдающее Ваше?"

И я, достав свой лучший каподастр,
На гриф его заботливо пристрою,
И не суетливо, а как мастер,
Такое Саше с Петею устрою!

Они меня до смерти не забудут;
Расскажут внукам обо мне и детям –
Такое замечательное чудо
Могу я этим Саше с Петей спеть я...

Возможно, я не очень гармоничный,
Зато я молодой и аккуратный.
Талантливый я и фотогеничный,
Что мне во мне особенно приятно.

Конечно, мне не быть уже министром
И Мусоргским, увы, не стать Модестом,
Зато в Москве – отдельная прописка,
Где даже для собак найдётся место.

И не успел покуда постареть я,
Не отрастил на лбу своём морщины,
Зато свои, как уверяют, дети,
Жена – немолодая, но с машиной.

И стих негармоничный завершая,
Открою Вам один секрет интимный:
Я жизнь свою люблю и уважаю!
Хотелось бы надеяться – взаимно...
----------------------

Михаил Кочетков

Старым кактусом на подоконнике
Я живу, размышляя о жизни;
Что живется легко лишь покойникам,
Подлецам и микроорганизмам.
А хорошим и добрым созданиям,
Как героям тургеневской повести,
Достаются одни лишь страдания,
Муки да угрызения совести.

Да, и надо для этого много ли
Им, ранимым, как сам я бывалочи,
Начитавшимся всякого Гоголя,
Да, наслушившимся Булат Шалыча.
Так живут они, души заблудшие,
Как дитя в предвкушении сладости,
В ожидании времени лучшего,
Веря в непротивление радости…
-------------------------------------
Не тянет меня в Африку к пигмеям.
Просты мои желания и кротки:
Люблю я очень водку и евреев,
Которые приносят эту водку,
Которую мы вместе выпиваем,
А после, важно пукая басами,
Я им пою. Они мне подпевают,
Качая в такт печальными носами. 
-------------------------------
Если пьёт с утра еврей,
Значит русский он скорей.
А если русский с утра трезвый,
Значит он чуть-чуть обрезанный… 
(старый удмуртский поговорка)

Михаил Кочетков

Я – памятник собственному разгильдяйству,
Живу себе всласть и не переживаю.
Жена на работе, а я по хозяйству.
Она на заводе, а я вышиваю.

То крестиком я вышиваю, то гладью
Покуда она на станке точит гайки
А после готовлю, стираю и гладю,
Воды в рот набрав, гладю шторы и майки.

А вечером ужин по третьему разу
Я грею на кухне пустой сиротливо
И жду- не дождусь, когда ж эта зараза
Вернется домой после кружечки пива.

Ей, видишь ли, стресс надо снять после смены,
Травя про свекровь нехорошие байки.
А мне, изнывая от подлой измены,
Воды в рот набрав, гладить шторы и майки.

Когда ж она ночью за дверью скребётся,
В замочную скважину не попадая,
О, Господи, дай мне терпение горца
Всё вытерпеть это, в кастрюльку рыдая.

И фартуком горькие слёзы утерши,
Счастливым умело прикинувшись мужем,
Спросить – как работа, и что там у тёщи,
Услышав в ответ: «Что за гадость на ужин!»

Вообще-то, она у меня не такая,
Ну, малость груба, ведь завод есть завод
Ну, пьёт иногда, ну, бывает побьёт.
А всё же порою с завода шагая,
Глядишь, и ромашек на клумбе нарвёт.

Супруга храпит у стены, как Отелло,
Поглажены майки и прибрана хата.
Обнявши жены необъятное тело,
Лежу, словно памятник матриархата.

  Михаил Кочетков

посвящение Смогулу 
 

Стихи писать не интересней,
Чем борщ варить, иль жарить лук.
Куда приятней делать песни
В них сразу возникает звук.

Одна подруга мне заметил-
а: «Что звук, ведь ты глухой?»
Я ничего ей не ответил.
что толку говорить с такой?

Да я глухим родился, братцы.
Но с детства утешала мать: 
«Что толку с дурами трепаться?
А умным нечего сказать».

Зато когда я песню слышу,
Не понимая текста суть,
Я становлюсь чуть-чуть повыше,
Красивей становлюсь чуть-чуть.

А сам придумывая песню,
Я, просто, от себя тащусь,
Когда, как пирожок из теста,
Она рождается из чувств.
Свободная, как дикий ветер,
Как девка, первый раз любя.
Я за мгновения за эти
Готов отдать всего себя.

И пусть простят меня поэты,
Стишки пишу я кое-как.
Но в песнях – музыка и ветер.
В стихах же – как-то так не так…

Эркин Тузмухамедов  

 и  Михаил Кочетков

51420399_1185683288275542_34844830185071
51359083_1185683484942189_27667245122495

Я как-то спьяну завязал.
Дал клятву корешку.
Так сдуру выпил и сказал:
«Ни грамму коньяку!

До самой смерти, до конца,
До гробовой доски
Ни грамма водки, ни винца, 
Ни даже виски»

А после тем же коньяком, 
Который засосал,
Себе тот смертный протокол,
Как кровью, подписал.

Теперь кручусь, как бомж смурной,
Как сбитая резьба,
Между спортзалом и парной,
От фитнеса до спа.

От собутыльников, как зверь, 
Скрываясь, словно тать,
Что остается мне теперь?
Калории считать,

Ходить с супругою в музей
И с тёщей на балет.
И нету у меня друзей.
Да и подружек нет.

Нет никого и нечего,
Что согревало кровь.
«Клуб анонимных алкого-
ликов» - мой дом и кров.

Как трезвого дерьма кусок,
Средь алкашей и шмар
Плыву, щипля себя за бок,
Чтоб кончился кошмар.

Эпитафия

Я останусь в памяти народа 
Ненадолго, чтоб не надоесть. 
Ну, на три. Ну, на четыре года. 
В самом крайнем случае – на шесть.

Я бы в гости пришел к Вам с салом. 
Я бы даже купил "Камю", 
Но меня приглашают мало, 
Потому что я много пью.

И хотя меня любят дети 
(хоть я сам-то их не люблю), 
Но боятся меня соседи, 
Потому что я в ванных сплю.

А бывает, я сплю в клозете. 
И такое ведь может быть, 
То не только соседи, дети 
Меня перестают любить.

И когда я умру до смерти, 
Не несите Вы мне венков. 
Вы прибейте доску в клозете: 
"Здесь спал некогда Кочетков".

Михаил Кочетков

А по ночам ко мне приходит Домовой.
приносит виски и вонючие сигары.
Я узнаю его всегда по перегару
и аромату старой тряпки половой.
Кряхтя как ёжик, на высокий табурет
он забирается с ногами по-турецки
и бакенбарды растопырив, как дворецкий,
он начинает свой нехитрый этикет.

Сначала первый - со свиданьицем "За встречу!"
И сразу видно, что ему уже полегче,
а значит сразу за здоровье по второй.
И вдруг, откуда ни возьмись, возьмутся свечи.
И сам собою пропадает геморрой...

А по утру на кухню хмурая, как черт,
и неминуемая, как допрос в Гестапо,
жена заходит под шуршанье старых тапок.
И от предчувствия внутри чего-то - щелк! 
Кто хоть однажды это чувство испытал
не упрекнёт меня, пожалуй, в малодушьи.
Хоть я не то что б не чужой, а вроде муж ей,
я предвкушаю в лучшем случае скандал.

А между тем промямлив тихо - "Засиделся",
мой Домовой куда-то сам собою делся.
признаться, тот ещё стеснительный герой
и как-то так "тик-так" не в такт стучится сердце...
и возвращается обратно геморрой.

Так, словно море, то прилив, а то отлив
дурной недуг уходит ночью безвозвратно,
но каждым утром возвращается обратно,
как бывший муж, про то, что бывший позабыв.
Так раздражает всех паршивая овца.
А вот, расстаться с ней, признаться, очень трудно.
Так возвращается, наверное, сын блудный
В объятья старого разбитого отца.

И никуда мне, как отцу, уже не деться,
Ведь наградила меня мама добрым сердцем.
Вот и придётся с ним до смерти куковать.
Стучит оно во мне, как в колокол свой Герцен,
Не уставая милость к падшим призывать…

А по ночам опять приходит Домовой...
И начинается ночной мой геморрой.

21 июня в бард-клубе "Гнездо Глухаря".

 

 

Не то, чтобы срок мой подходит к концу
На свете на этом, на белом,
Я, просто, заметил – мне старость к лицу, 
А юность была, как-то к телу.

Ещё я заметил, жуя круассан, 
В трюмо устремив свои очи
Что мне седина бы пошла к волосам,
А лысина, как-то, не очень.

46972269_1136120076565197_20155906569483

К 30-летию "Первого круга" 

Фото Вячеслав Коротихин —  Владимир БережковНадежда СосновскаяАлександр Мирзаян та Михаил Кочетков.

21272228_845171325660075_410295825240720

 неполный cписок песен Кочеткова

 Памятник себе.
Михаил Кочетков.

 Песне 36 лет!

Нет, весь я не умру. Я весь могу уехать,
Пока не заросла народная итить*.
А коли, зарастет, и это – не помеха;
И весь я не умру. Я весь могу запить.

Я весь могу запить. И может, даже спиться,
Но вспомнят обо мне богатыри, не вы,
Ведь разнесёт мой дух степная кобылица,
Ведь даже мёртвый я – живее всех живых.

Я – памятник себе. Любезен я народу,
Что чувства добрые в нём литром пробуждал.
Обиды не страшась, я так закончу оду:
«Я – не любитель выпить. Я – профессионал!»
1983
----
* - «итить» - (др. - рус.) от слова «идти» - тропа

bottom of page